Дитя Реки.Корабль Древних. Звездный Оракул - Страница 48

— В подобных случаях, — сказал он негромко, — не рекомендуется задерживаться после выполнения предписанных обязанностей. Я убываю завтра.

Нет, этот человек, префект Корин, вовсе не выглядел палачом, однако он уже навестил Лоба и владельца таверны, которые после суда содержались в подземной темнице замка. Их должны сжечь на костре этим вечером, а пепел развеять по ветру, чтобы у семей не осталось памяти о них, а их души не нашли покоя до тех пор, пока Хранители не воскресят мертвых при конце света. С самого дня суда сержант Роден натаскивал своих людей. В случае беспорядков он не мог полагаться на помощь констебля и городской милиции. Все доспехи начищены, оружие наточено. Паровая повозка была повреждена при осаде башни доктора Дисмаса, и теперь пришлось выделить обычный фургон, чтобы доставить приговоренных из замка к месту казни. Его перекрасили в белый цвет, смазали оси, проверили колеса, а двух белых быков, которые потащат фургон, расчесывали до тех пор, пока шерсть на них не стала блестеть. Весь замок был наполнен суетой предстоящего события.

Эдил проговорил:

— Слишком скоро… Но я навещу тебя в Изе, как только увижу, что здесь все спокойно. А до тех пор, надеюсь, ты будешь вспоминать обо мне с любовью.

— Отец, ты сделал для меня больше, чем я когда-нибудь заслужу. — Выражение чувств было чисто формальным и звучало слишком официально, но в душе Йамы поднялась волна горячей привязанности к эдилу. И он бы его обнял, если бы за ними не наблюдал префект Корин.

Эдил снова отвернулся к гобеленам, будто изучая изображение. Возможно, префект Корин его тоже смущал. Он сказал:

— Да-да. Ты мой сын, Йама. Так же, как и Тельмон.

Префект Корин прочистил горло — тихое покашливание в просторном зале, но оба, отец и сын, обернулись и посмотрели на него, словно он выстрелил из пистолета в расписной потолок.

— Прошу прощения, — произнес префект, — но пора причащать заключенных.

За два часа до заката к замку пришел отец Квин, настоятель храма в Эолисе. Он поднимался от города по извилистой дороге в оранжевой мантии, босой, с непокрытой головой. Его сопровождал Ананда. Он нес елей. Эдил встретил их, произнеся официальные приветствия, и проводил в темницу, где они должны выслушать последнюю исповедь приговоренных.

И снова Йаму отстранили от церемонии. Он сидел в уголке у большого очага в кухне. Но и тут чувствовались перемены. Он больше не был частью кухонной суеты и шума. Судомойки, поварята и три повара вежливо отвечали на его замечания, но в их манерах угадывалась сдержанность. Ему хотелось сказать им, что он — все тот же Йама, мальчишка, дравшийся с поварятами, получавший затрещины от поваров, когда хотел стянуть что-нибудь с кухни, дразнивший судомоек, чтобы они его догоняли. Но он уже не был тем мальчишкой.

Немного погодя, расстроенный вежливым безразличием, Йама вышел во двор посмотреть, как под палящим солнцем маршируют солдаты, тут его и нашел Ананда.

Голова Ананды была только что выбрита, над правым ухом виднелся свежий порез, замазанный йодом. Глаза казались больше из-за умело наложенных синей краски и золотых накладок. От него пахло гвоздикой и корицей. Это был запах масла, которым помазывали приговоренных.

Ананда всегда мог понять, в каком настроении пребывал Йама. Друзья постояли в сочувственном молчании, наблюдая, как солдаты перестраиваются в пыльных лучах заходящего солнца, сержант Роден отдавал лающим тоном приказы, и они эхом отдавались в стенах замка.

Наконец Йама сказал:

— Завтра я уезжаю.

— Я знаю.

— С этим кротом-чиновником. Он будет моим начальником. Он научит меня, как переписывать документы, писать административные отчеты. Меня заживо хоронят. Хоронят в старых бумагах и пустых делах. Тут одно утешение…

— Ты сможешь искать свою расу.

Йама был поражен:

— Как ты догадался?

— Но мы же всегда об этом говорили. — Ананда проницательно взглянул на Йаму. — Ведь ты что-то узнал, правда? Потому об этом и думаешь.

— Чиновник, представляешь, Ананда. Чиновник! Я не стану служить. Я не могу. У меня есть дело поважнее.

— Не только солдаты помогают в войне. И не уходи от темы.

— Мой отец всегда так говорит. Я хочу стать героем, Ананда. В этом моя судьба!

— Если это судьба, она свершится. — Ананда засунул руку куда-то в глубь мантии и извлек пригоршню фисташек. — Дать тебе?

Йама покачал головой:

— Все изменилось так быстро.

Ананда поднес ладонь к губам и проговорил с полным ртом:

— У тебя есть время все рассказать? Видишь ли, я скорее всего останусь здесь навсегда. Мой настоятель умрет, я займу его место и начну искать нового послушника, такого же мальчика, как я. И так далее.

— Мне не разрешили присутствовать на казни.

— Разумеется, нет. Это был бы неподобающий поступок.

— Я хочу доказать, что у меня хватит мужества это увидеть.

— Что произошло, Йама? Ты не мог плутать столько времени и тебя не могли увести далеко, если, по твоим словам, ты убежал в первую же ночь после похищения.

— После этого много чего случилось. Многое я не понимаю, но одно знаю точно: я нашел что-то… что-то важное.

Ананда рассмеялся:

— Нельзя мучить своих друзей, Йама. Поделись со мной. Я помогу тебе во всем разобраться.

— Приходи ночью. После казни. И приведи Дирив. Я пытался послать ей весточку зеркальцем, но никто не ответил. Я хочу, чтобы она услышала мой рассказ. Хочу, чтобы…

— Я понимаю. Вечером будет служба. Мы должны отпустить грехи префекту Корину после того, как он поднесет факел к… к приговоренным. Потом будет официальный обед, ну, туда, как ты понимаешь, меня, конечно, не пригласят. Он начинается через два часа после захода, тогда я и приду. И я придумаю, как привести Дирив.