Дитя Реки.Корабль Древних. Звездный Оракул - Страница 59


К оглавлению

59

Были и те, кто считал, что зло находит свое применение в великом плане, который никому не дано осознать, кроме самих Хранителей. Тот факт, что такой план может существовать и настоящее, прошлое и будущее в нем абсолютно детерминированы, является причиной невозможности рассчитывать на какие-либо чудеса. Как говорит Ананда, нет смысла молиться о вмешательстве, если с самого начала все определено. Если бы Хранители хотели чего-то, они бы это уже создали, не ожидая молитв о вмешательстве и не нуждаясь в надзоре за каждой душой. Все было предопределено в единственном длинном слове, которое произнесли Хранители, сотворяя мир.

Разум Йамы восставал против подобного образа, как заживо похороненный человек должен разрывать на себе пеленающий его саван. Если все сущее является частью предопределенного плана, зачем тогда людям что-нибудь делать, а самое главное, зачем молиться Хранителям? Разве что это тоже часть первичного плана, и каждый в мире с рождения до самой смерти дергается, как заводная кукла, в непрерывной последовательности запрограммированных поз.

Нельзя отрицать, что Хранители вдохнули в мир жизнь и движение, но Йама не верил, что они оставили его в отвращении или отчаянии или из-за того, что знали каждую мелочь в его судьбе. Нет, Йама предпочитал думать, что Хранители оставили этот мир, чтобы он рос и развивался по своим законам, как любящие родители должны растить ребенка и привести его к самостоятельности. Тогда расы, взращенные Хранителями из животных, могут пойти дальше и сравняться со своими создателями. А такого не произойдет, если Хранители станут вмешиваться в судьбу, ибо как человек не может создать другого человека, так и боги не могут создать других богов. По этой причине необходимо, чтобы индивидуум был в состоянии выбирать между добром и злом, он должен иметь возможность выбрать, как доктор Дисмас, служить не добру, а собственной ненасытной жадности. Если бы не было зла, ни одна раса не смогла бы выделить в себе добро. Существование зла толкает одни расы к падению и гибели, а другие к преобразованию своей животной природы собственными усилиями.

Йама задумался: неужели вампиры выбрали путь падения, упиваясь звериной природой, как доктор Дисмас упивался своим противостоянием обществу людей? Но, конечно, животные не выбирают свою природу. Ягуар не наслаждается болью, он просто хочет есть. Кошки играют с мышами, но лишь потому, что матери таким способом учили их охотиться. Только люди обладают свободой и могут сами выбирать, погрязнуть ли в низких инстинктах или усилием воли их преодолеть.

Неужели люди так мало отличаются от вампиров, кроме того, что они борются с темной стороной своей натуры. А вампиры плавают в ней с бездумной невинностью, словно рыба в воде? Может быть, молясь Хранителям, люди в действительности просто молятся своей собственной, еще нереализованной, но более высокой природе, как путешественник может рассматривать непокоренные вершины, на которые он должен взойти, чтобы достичь своей цели.

Если Хранители предоставили мир его собственной судьбе и в нем нет чудес, кроме свободы воли, то откуда же взялся призрачный корабль? Йама о нем не молился. Во всяком случае, он не знал, что молился о нем, и тем не менее корабль возник как раз в тот момент, когда нужен был отвлекающий маневр, чтобы его бегство оказалось успешным. Может быть, за ним наблюдают? А если и так, то с какой целью? А вдруг это просто совпадение? Случайно проснулась какая-то древняя машина, а Йама сумел улучить момент и сбежать. Возможно, существует иной мир, где призрачный корабль появился слишком рано или слишком поздно, и Йама отправился с доктором Дисмасом и воином Энобарбусом. Еще и сейчас он плыл бы с ними на пинассе, вольный или невольный соучастник всех их намерений, а впереди могла ждать смерть или же, наоборот, судьба, значительно более славная, чем предстоящее ему теперь ученичество.

Мысли Йамы стали расплываться, в какой-то момент он и вовсе потерял над ними контроль, их свободное течение захватило и понесло его, словно щепку по водам Великой Реки. Он заснул, а когда очнулся, над ним стоял префект Корин, тенью вырисовываясь на ослепительной голубизне неба.

— Беда, — сказал он и махнул рукой в сторону длинного пологого склона. На полпути, дрожа в знойном мареве, виднелось небольшое облачко дыма; в этот момент Йама осознал, что префект Корин все время охранял паломников.

Сначала они нашли мертвых. Трупы оттащили с дороги, сложили и подожгли. Теперь осталась только куча жирного пепла, обгоревшие кости и странно торчащие из этого мрачного погребального костра несгоревшие ноги, все еще обутые в сандалии. Префект Корин стал разгребать посохом пепел и насчитал четырнадцать черепов. Что стало еще с девятью людьми — неизвестно. Низко сгибаясь, чтобы разобраться в путанице следов на земле, он двинулся в одном направлении, а Йама, хотя его и не просили, пошел в другом. Именно он, двигаясь вдоль цепочки кровавых пятен, обнаружил Белариуса, который спрятался в пустой гробнице. Священник держал на руках мертвую женщину, его оранжевая мантия заскорузла от крови.

— Они стреляли в нас из зарослей между гробниц, — стал рассказывать Белариус. — Я думаю, они застрелили Врил случайно, потому что остальные женщины не пострадали. Когда все мужчины были убиты или тяжело ранены, они пришли за женщинами. Дикое невысокое племя с красной кожей и длинными руками и ногами. Их было десятка четыре, некоторые пешие, а некоторые верхом, похожи на пауков. У них острые зубы и такие длинные когти, что пальцы не сходятся на рукоятках ножей.

59