Дитя Реки.Корабль Древних. Звездный Оракул - Страница 40

Позже старик вернулся, приподнял и усадил Йаму, чтобы он смог выпить из глиняной чашки жиденький овощной бульон. Потом Йаму охватил озноб, такой сильный, что он дрожал под тонким серым одеялом. Озноб сменился жаром и, если бы хватило сил, Йама совсем сбросил бы это одеяло.

— Лихорадка, — сказал старик. — У него гнилая лихорадка. Что-то дурное попало в кровь.

— Ты лазил в гробницах, — объяснил ему старик, — а там множество старинных болезней.

Йама обливался потом; даже матрас стал влажным. Ах, если бы он мог встать, он бы утолил жажду этой прекрасной чистой водой из лесного пруда. Тельмон бы ему помог.

Но Тельмон умер.

Днем в комнату ненадолго заглядывал луч света и вскоре застенчиво ускользал. А по ночам в глубоком оконном проеме шарил ветер, и свеча в стеклянном абажуре трепетала и начинала коптить. Лихорадка кончилась ночью. Йама тихонько лежал, слушая завывания ветра, но голова была ясной, и он пролежал долгие часы, размышляя над тем, что произошло, и стараясь составить целостную картину.

Горящая фейерверком башня доктора Дисмаса. Странная клетка и пылающий корабль. Юный лев, герой войны Энобарбус. И такие же шрамы, как у старика. Призрачный корабль, бегство, снова пожар. Кажется, что огонь пронизывал все. Он вспомнил доброту рыбаря Кафиса, блуждания среди гробниц Умолкшего Квартала, смерть Луда… Он бежал от чего-то ужасного, но что случилось потом, он совсем не помнил.

— Тебя сюда принесли, — рассказала ему старуха, когда кормила завтраком, — я думаю, откуда-то с реки ниже Эолиса. Дорога неблизкая.

У нее была гладкая, почти прозрачная кожа. Она принадлежала к той же расе, что и Дирив, но была гораздо старше родителей девушки.

Йама спросил:

— Как вы узнали?

Старик улыбнулся за плечом у женщины. На нем, как всегда, были очки с зеркальными линзами.

— Твои брюки и рубашка были в свежем речном песке. Но, думаю, ты бродил и по Городу Мертвых.

Йама поинтересовался, почему он так считает.

— Нож, дорогой, — объяснила женщина.

Старик потянул себя за бороду и заметил:

— Многие носят старинное оружие, оно намного мощнее, чем современное.

Йама кивнул, вспомнив пистолет доктора Дисмаса.

— Но твой нож подернут патиной ржавчины, а это заставляет думать, что он многие годы лежал в темном сухом месте. Разумеется, можно предположить, что ты носил его, не потрудившись очистить, но, думаю, ты не такой легкомысленный человек. Я думаю, ты нашел его совсем недавно и просто не успел почистить. Ты подплыл к берегу и пошел через Город Мертвых и в какой-то старой гробнице нашел этот нож.

— Он относится к Эпохе Мятежа, насколько я могу судить, — заметила женщина. — Это очень опасное оружие.

Старик с любовью произнес:

— Ей можно верить, она забыла больше, чем я когда-либо знал. Ты должен научиться с ним обращаться, иначе он тебя убьет.

— Молчи, — резко вмешалась женщина. — Мы не должны ничего изменять.

— Вероятно, мы и не можем ничего изменить, — отозвался старик.

— Тогда я была бы машиной, — сказала женщина, — а это меня не прельщает.

— Тогда бы ты по крайней мере ни о чем не переживала. Но все равно я буду осторожен. В последнее время мой разум становится рассеян, моя жена тебе не раз еще об этом напомнит.

Они были женаты очень давно. Оба носили одинаковые льняные рубашки поверх шерстяных брюк, у обоих были одни и те же жесты, как будто любовь — это нечто вроде игры в подражание, в которой смешивается все лучшее, что есть у обоих участников. Они называли друг друга Озрик и Беатрис, но Йама подозревал, что это не настоящие имена. У обоих в манере поведения чувствовалась лукавая осторожность, как если бы они что-то скрывали, но Йаме чудилось, что Озрику хотелось рассказать ему больше, чем полагалось. Беатрис к мужу была строга, но Йаму окутывала любящим взглядом, и пока он лежал в лихорадке, она целыми часами сидела у его постели, стирая пот полотенцем, смоченным нардовым маслом, поила его настоями меда и трав, баюкала, как собственное дитя. Озрика сгорбили годы, а его высокая стройная жена сохранила грацию молодой танцовщицы.

Прошло несколько дней, и вот муж и жена сидят на каменном выступе под узким окном маленькой комнаты и смотрят, как Йама ест из миски вареный маис. Сегодня впервые с тех пор, как он пришел в сознание, он ест твердую пищу. Они рассказывают, что оба они сотрудники Департамента Кураторов Города Мертвых — управления общественных услуг, распущенного несколько столетий назад.

— Но мои предки остались на службе, дорогой, — объяснила Беатрис. — Они верили, что мертвые заслуживают лучшей участи, чем забвение, и боролись с уничтожением Департамента. Там была целая война. Конечно, нас теперь мало. Большинство считает, что мы давно исчезли, если вообще что-нибудь слышали о нашей службе, но мы все еще сохраняем некоторые из наиболее важных кварталов города.

— Можно сказать, что я заслуженный сотрудник Департамента благодаря родственным связям, — пошутил Озрик. — Вот твой нож. Я его почистил.

Озрик положил в ногах кровати длинный изогнутый нож. Йама взглянул на него и почувствовал, что боится его, несмотря на то что нож спас ему жизнь. Казалось, Озрик положил у его ног живую змею. Он произнес:

— Я нашел его в скальной гробнице у реки.

— Должно быть, он туда попал еще откуда-то, — сказал Озрик и в задумчивости дотронулся до кончика носа. На пальце не хватало одной фаланги. Он продолжал:

— Я очистил белым уксусом налет от многих веков хранения. Ты должен раз в десять дней или около того протирать нож тряпкой с минеральным маслом, а вот точить его не требуется, и в случае чего починится он тоже сам, конечно, в разумных пределах. В нем вмурована копия личности предыдущего владельца, но я убрал это привидение. Тебе следует тренироваться с ним, как можно чаще брать в руки, хотя бы раз в день, тогда он будет тебя знать.