Дитя Реки.Корабль Древних. Звездный Оракул - Страница 188

188

— Я всегда буду помнить о тебе, — сказал Йама, — куда бы я ни отправился и что бы ни делал.

Он понял: оба они прощаются, и только тогда начал плакать. Эдил поругал его, потом впал в забытье, снова проснулся и спросил:

— Как ты считаешь, из дурного поступка может получиться добро?

Йама его не понял и стал уверять, что всеми способами будет мстить за сожженный Эолис.

— Оставь это жителям Эолиса. Я думаю о своей жизни. Все эти годы я служил системе, в самом сердце которой гнездилось зло. Я этого не понимал, но вдруг этот факт обращает в зло все, что я успел сделать?

— По дороге в Из префект Корин пытался спасти паломников от бандитов. Он устроил из этого проверку, которую я не прошел, однако он на самом деле хотел их спасти. Кем бы он ни был и что бы ни делал, он не побоялся рискнуть жизнью ради совсем чужих людей. В Пуранах говорится, ничто человеческое не может быть совершенным, нет абсолютного зла или абсолютного добра. Можно только надеяться сохранить верность самому лучшему в своей душе.

Но эдил уже спал. Йама держал руку отца, пока не пришел Ротванг и объявил, что ужин подан.

21. Костер

На ужин были вареные бананы, солерос и маленькие соленые рыбки, которых подали с пивом, присланным констеблем Унтанком. Тамора хотела вернуться на «Соболь», но Йама отказался. Он понимал, что эдил может не пережить эту ночь, и хотел быть рядом с ним.

Он лег у занавески, отделяющей место, где спал эдил. Руки и ноги у него ныли от усталости, он был очень измотан. Тепло от печки пробивалось через занавес. По другую сторону оранжевого шатра Тамора и Пандарас сонными голосами разговаривали с сержантом Роденом. Голоса звучали слегка пьяно, наверное, они прикончили пиво. Йама пытался читать Пураны, начав с суры о добре и зле, которую он цитировал эдилу, но колонки значков расплывались, сливаясь с сонной, даже немного приятной тяжестью в голове, и он почти тотчас уснул. Ему снилось, что он едет на страусе по широкой травянистой равнине, а кругом мелькают созвездия крохотных огоньков. Йама испытывает огромное возбуждение, чувствуя, как сильные ноги птицы пожирают расстояние, но тут птица споткнулась, Йама упал и сразу проснулся, дрожа от внезапного страха.

Он лежал на земле. Во тьме двигались еле различимые тени. Голова у него болела, во рту пересохло. Он попытался встать, но что-то ударило его в грудь, и он снова повалился на спину.

— Достаточно, — произнес мужской голос. — Мы договорились, что будем делать, и давайте придерживаться этого.

Йаму подняли, но ноги его не держали и он упал на колени. В желудке начались спазмы и его вырвало кислой массой полупереваренных бананов и пива.

Констебль Унтанк присел на корточки, и его круглое серое лицо оказалось на одном уровне с лицом Йамы.

— Это пройдет, — сказал он. — Мы подмешали в пиво отвар из печени иглобрюха. Он-то тебя и свалил с ног.

За спиной констебля туда-сюда двигались люди, складывая ветки в большую кучу, которая уже была в два раза выше человеческого роста. Над горизонтом стояло Око Хранителей, заглядывая временами в просветы облаков. Трава на равнине в тусклом розоватом свете Ока казалась совсем черной, из нее, как надгробья на кладбище гигантов, торчали высоченные сооружения — замки термитов.

Йама вдруг понял. Каждый замок содержал в себе разум, расколотый на миллионы фрагментов, и по ним, как волны, катились медленные странные мысли, и каждый кусочек связан с соседним — целая сеть, протянувшаяся по линии края света.

Констебль Унтанк шлепнул Йаму по лицу, чтобы привлечь его внимание, потом сгреб его руки и рывком поднял на ноги. На этот раз Йама обнаружил, что может стоять. Томик Пуран удал на землю, и Унтанк до странности мягким жестом поднял его и сунул в карман домотканой туники Йамы.

— Надо было их почитать до того, как пиво ударило тебе в голову, — сказал он. — И там, куда ты отправляешься, они тебе пригодятся. Смотрите за ним, парни. И помните, он умеет проделывать разные вещи, так что будьте начеку.

Один из сыновей Унтанка схватил Йаму за руки, вывернул их назад и связал за спиной. Парень тяжело дышал, от него несло пивом.

— У него на руке амулет. Такие носят лягушатники. Очень он ему помог! — Он плюнул Йаме в лицо и хотел ударить, но Унтанк схватил его за руку.

— Брось, — прорычал Унтанк. — Сделаем все, как положено.

— За Луда и Лоба, — прошипел в ухо сын Унтанка.

Унтанк сплюнул себе под ноги.

— Они не были моими сыновьями. Слишком тупые, чтобы выжить. Наверняка моя первая жена зачала их от дельфина. Они опозорили нашу семью, и любой, кто берется их защищать, будет иметь дело со мной. Но никто из вас, маленькие негодяи, не готов к этому, и Лоб с Лудом тоже никогда не были бы готовы. Стоило им только начать, я тут же перерезал бы им глотки. Это месть не за них и не для них. Для всего нашего народа. Костер за костер.

Внезапно в голове у Йамы прояснилось, и он с ужасом осознал, что они собираются сделать. Он попробовал вырваться из рук сына Унтанка, но тот держал его очень крепко. Йаме приходилось сталкиваться с более страшными опасностями, но никогда он не испытывал такого страха, как в этот момент. Пураны учат, что никто не должен испытывать страха смерти, ибо дыхание Хранителей живет в разуме каждого преображенного человека. Когда при конце света Хранители вернутся на землю, то все, включая и всех мертвых, восстанут и окунутся в свет их милосердия и будут жить вечно. Но хотя Пураны и учат, что смерть это не что иное, как мгновение небытия между последним дыханием и возрождением в вечной жизни в последний, бесконечный момент существования Вселенной, но они не говорят, как встретить процесс умирания. Йама уже встречал смерть лицом к лицу, но никогда не сознавал этого, пока опасность не оставалась позади. Когда Тамора и он попали в засаду у Ворот Двойной Славы или когда они с Элифасом бежали от пса преисподней, Йама был слишком занят, спасая свою жизнь, чтобы почувствовать настоящий страх. Но теперь, в руках неумолимых врагов и перед лицом ужасной смерти, которой они собирались его предать, Йама ощутил, как в груди его бьется такой всепоглощающий ужас, что, казалось, сейчас разорвется сердце.

188