Ближе к вечеру они проплывали мимо места, куда попал один из выстрелов лазерной пушки с крейсера. Оно выглядело как канал, по которому «Соболь» в первый раз проник в глубь мелководья. Обуглившиеся стволы смоковниц торчали из воды, усеянной пеплом и мертвой сварившейся рыбой. Сотни мелких очагов пожара дымились в кронах по обе стороны пролома.
Увидев следы таких разрушений, рыбари зашептались. Онкус сказал, обращаясь к Йаме, что когда-нибудь они сочтутся с обидчиками.
— Мы — не кровожадный народ, но память у нас хорошая.
Во второй половине дня плавучий остров смоковницы оказался а открытой воде. Йама взобрался на самую высокую ветку, хорошо за нее уцепился и огляделся вокруг: по всей ширине огромной реки на многие мили раскинулся архипелаг крошечных зеленых островков. Оставшаяся часть леса выглядела тонкой зеленой полосой, подернутой длинной вуалью дыма и пара, которую солнце раскрасило золотистыми бликами.
Когда Йама спустился, капитан Лорквиталь сказала:
— Теперь мы взяли правильный курс.
— А я все же считаю, что нельзя было оставлять наше единственное настоящее оружие, — заявила Агиляр.
— Если таймер сработает, то оно послужит нам лучше, чем здесь, дочка.
— Разумеется, сработает. Я сама его установила. Но наш заработок от этого рейса не покроет стоимость пушки. Не очень-то выгодная сделка.
— Лучше быть бедным, но живым, чем богатым мертвецом, — сказала капитан Лорквиталь, и Агиляр рассмеялась, впервые с тех пор, как они вошли в лес.
— Отец частенько это говаривал.
— Иногда ему случалось наткнуться на истину и без моей помощи.
Йама сказал:
— Одним только машинам они не поверят, зная, что я могу их обмануть. Надо, чтобы им было во что целиться.
— Мне так и не пришлось из нее пострелять всерьез, — проворчала Икшель Лорквиталь, — но все равно я буду по ней скучать.
В сумерках перерезали концы, которыми «Соболь» был причален к смоковнице, а капитан, включив реактивный мотор, осторожно вывела судно из укрытия. За час установили мачту и натянули парус, потом все собрались у левого борта и стали следить за далекой темной полосой леса. Смотрели долго, и хотя все знали про таймер, матросы радостно закричали, когда наконец возникла яркая вспышка выстрела — живая красная точка, удвоенная своим отражением в воде. Через мгновение, прокатившись по воде, до них долетел треск разряда, потом пушка снова выстрелила.
Йама воздел руки, немного играя, ибо он уже приказал машинам удалиться. Они крутящимся облаком взмыли вверх, рассеялись веером и разлетелись в разные точки леса, чтобы составить ложный след, обратный истинному курсу «Соболя».
Когда машины взлетели, крейсер ответил лазерной пушке «Соболя» такой бомбардировкой, что осветилось полнеба. Икшель Лорквиталь тотчас приказала распустить парус и поднять якорь.
Пока матросы бегали, выполняя приказ, рыбари тихонько без церемоний удалились, их легкие ялики растаяли в бесконечной тьме над речной гладью. Онкус поцеловал Йаму в лоб и привязал ему на запястье амулет. Это оказался браслет, сплетенный из волос нутрии и расшитый мелким жемчугом, а когда Йама принялся благодарить Онкуса в официальной манере, которой научил его отец, вождь рыбарей приложил палец к губам.
— Твоя жизнь — моя, — проговорил старик. — Я даю тебе этот оберег, чтобы он защищал и направлял тебя в пути. Боюсь, он тебе очень и очень пригодится.
Капитан Лорквиталь поблагодарила Онкуса, что он провел корабль в целости и сохранности, и подарила ему стальной нож и несколько пачек табаку. И Онкус их тоже покинул.
«Соболь» поймал ветер и стал забирать влево, направляясь к дальнему берегу. Вдалеке пушка крейсера вела непрерывный огонь. Когда иглы раскаленного света задевали поверхность, в небо взметались огромные облака пара. Если снятая с «Соболя» пушка и выстрелила еще раз, то этот звук потерялся в грохоте бомбардировки.
Йама стоял у кормовых, поручней и смотрел, как возникают красные и зеленые вспышки света внутри все расползающегося дымного облака. Обстрел длился целую вахту, и Йама осознал, что цель погони — не его пленение, а уничтожение. Он смотрел до тех пор, пока пушка на крейсере наконец не замолчала, и тогда ночь налилась темнотой и покоем.
Противоположный берег оказался зеленой равниной, на которой стеной стояли высокие травы и вольно носились неутомимые ветры. Во время праздника в начале зимы Йама и его сводный брат Тельмон часто добирались пешком до самого края мира за один день. Когда Йама был совсем маленьким, он утомлял себя до бесчувствия, пытаясь идти в ногу с легким широким шагом Тельмона, и домой его спящим приносил на руках сводный брат. Во время этих экспедиций у Тельмона на руке висела связка болласов, совсем как у дикого аборигена из горного племени. Несколько раз Йама видел, как Тельмон сбивал ими дрофу из тех, что в изобилии населяли травянистые равнины. Перебив ей болласом ноги, Тельмон бросался на птицу всем телом и перерезал ей глотку. Пращу он тоже носил с собой и учил Йаму с сокрушительной силой швырять камни в сусликов и сурков. Когда Тельмон уходил на войну, он отдал и болласы, и пращу Йаме. Вспоминая об этом на борту приближающегося к берегу «Соболя», Йама подумал, что они, вероятно, так и лежат в его комнате в замке.
Великая Река отступала, и по кайме дальнего берега тоже появились изумрудно-зеленые трясины и тонкие отмели. Седые облака то и дело проливались яростным коротким дождем, а «Соболь» пробирался вдоль полосы низкорослой ризофоры, окаймлявшей новые илистые равнины. Йама направлял судно к тому месту, где нашли приют жители Эолиса.